ЕВРЕЙСКОЕ АНТИКОММУНИСТИЧЕСКОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ

В этой теме я хочу писать о тех евреях, которые остались верными борцами с коммунизмом. Тем самым я хочу нанести удар как по антисемитизму, так и по тем так сказать "сионистам", которые занимают прокоммунистическую позицию.
Начну с рассказа Антона Васильевича Туркула, известного антикоммуниста, генерала Белой Гвардии, сражавшегося в Гражданскую и Вторую Мировую против большевиков.

"В 3-й, помнится, роте моего батальона командовал взводом молодой подпоручик, черноволосый, белозубый и веселый храбрец, распорядительный офицер с превосходным самообладанием, за что он и получил командование взводом в офицерской роте, где было много старших его по чину. Он, кажется, учился где-то за границей и казался нам иностранцем.
В Корбины к нему приехала жена. У нас было решительно запрещено пускать жен, матерей или сестер в боевую часть. Ротный командир отправил прибывшую ко мне в штаб за разрешением остаться в селе. Я помню эту невысокую и смуглую молодую женщину с матовыми черными волосами. Она была очень молчалива, но с той же ослепительной и прелестной улыбкой, как и у ее мужа. Впрочем, я ее видел только мельком и разрешил ей остаться в селе на два дня.
Утром после ее отъезда был бой. Красных легко отбили, но тот подпоручик в этом бою был убит. Мы похоронили его с отданием воинских почестей. Наш батюшка прочел над ним заупокойную молитву и хор пропел ему "Вечную память".
Вскоре после того меня вызвали к командиру корпуса в Харьков. Проходя по одной из улиц, я увидел еврейскую похоронную процессию. Шла большая толпа. Я невольно остановился: на крышке черного гроба алела дроздовская фуражка. За черным катафалком в толпе я узнал ту самую молодую женщину, которую видел мельком в батальонном штабе. Мы с адъютантом присоединились к толпе провожающих. Вокруг меня стали шептаться: "Командир, его командир". Оказалось, что жена подпоручика во время моего отсутствия перевезла его прах в Харьков.
Вместе с провожающими мы вошли в синагогу. По дороге Мне удалось вызвать дроздовский оркестр; и теперь уже не на православном, а на еврейском кладбище с отданием воинских почестей был погребен этот подпоручик нашей 3-й роты. Его молодой жене, окаменевшей от горя, я молча пожал на прощание руку".

Уникальна судьба Бориса Александровича Штейфона, русского офицера по судьбе, еврея по национальности, православного христианина по вере. Борис Александрович Штейфон был бескомпромиссным антикоммунистом. Будучи евреем, он считал своим долгом сражаться против коммунистов не только в Гражданскую, но и во Вторую Мировую, плечом к плечу с Германской армией. Показательно и отношение немцев к русско-еврейскому генералу. Он всегда пользовался уважением германцев и не только не был ими арестован, но был назначен командующим РОКа (Русского Охранного Корпуса) вместо Михаила Скородумова, который не был евреем. Корпус в основном вёл бои с югославскими коммунистами - для этого он и был создан, в качестве части несущей охрану русского (в Югославии было много эмигрантов) населения от коммунистических партизан, потому корпус и назван Охранным. Борис Александрович безуспешно добивался от германского командования отправки на Восточный фронт. В последние месяцы войны корпус вёл бои и со сталинской красной армией. Вот его краткая биография.



Борис Александрович Штейфон (6.XII.1881 - 30.IV.1945 гг.)

"Родился в Харькове. Отец цеховой мастер, православный еврей. Мать домохозяйка, дочь дьякона Русской Православной Церкви. Учился в харьковском реальном училище. Окончил Чугуевское пехотное юнкерское училище в 1902 году. Из училища выпущен подпоручиком в 124-й пехотный Воронежский полк. Участник русско-японской войны. Контужен. Награжден за храбрость орденом св. Владимира. Поручик (1905 г.). Штабс-Капитан (1909 г.). В 1911 году окончил Императорскую Николаевскую военную академию по 1-му разряду. Капитан (1911 г.). С ноября 1911 г. — командир роты 6-го гренадерского Таврического полка. Старший адъютант штаба войск Семиреченской области (с 26.11.1913 по 04.01.1914). С 04.01.1914 обер-офицер для поручений при штабе 2-го Туркестанского армейского корпуса.

Участник Первой мировой войны. Воевал на Кавказском фронте. В 1914 г. — капитан и и. д. помощника начальника разведывательного отделения Управления генерал-квартирмейстера штаба Кавказской армии. В 1915 г. — подполковник на прежней должности в полевом штабе генерала Юденича. Принимал активное участие в подготовке штурма Эрзерума и в январе 1916 года участвовал в нём, награжден Георгиевским оружием за разведоперации под Эрзерумом. С июля 1916 г. — штаб-офицер для поручений при штабе 1-го армейского корпуса. В январе 1917 он был назначен начальником штаба 161 пехотной дивизии и затем в августе того года начальником 3-й финской пехотной дивизии. В 1917 г. был произведен в полковники. Во время войны был награжден орденами св. Анны и св. Георгия. Полный Георгиевский кавалер.

После Октябрьского переворота вернулся в Харьков, затем в декабре 1917 г. вступил в Добровольческую армию. Участвовал в 1-м Кубанском ("Ледяном") походе, летом 1918 г. приехал в Харьков, где организовал центр вербовки офицеров в Добровольческую армию. В сентябре покинул Харьков и в конце 1918 года вернулся в Екатеринодар. Сотрудничал с харьковским разведчиком А.М.Двигубским в деле организации Харьковского добровольческого центра. В Добровольческой армии с апреля 1919 г. начальник штаба 3-й пехотной дивизии; с июля командир 13-го пехотного Белозёрского полка; с сентября начальник 4-й пехотной дивизии; с ноября начальник штаба Полтавского отряда (Правобережная группа войск Киевской области) генерала Николая Бредова. Участник Бредовского похода и прорыва в Польшу в составе Русской Добровольческой армии генерала Бредова (начальник штаба отряда в январе-августе 1920 г.). Интернирован в Польше. Помог генералу Бредову добиться переброски войск через Румынию в Крым. Вернулся из Польши в Крым в Русскую армию генерала Врангеля в сентябре 1920 г. Произведён Врангелем в генерал-майоры (в январе 1920 г.; Штейфон узнал об этом в Константинополе в сентябре, будучи там проездом в Крым).

После эвакуации армии Врангеля из Крыма назначен генералом Кутеповым комендантом эмигрантского лагеря в Галлиполи. За заслуги и деятельность на посту коменданта в Галлиполи Штейфон был произведён в генерал-лейтенанты. Занимал также должность начальника штаба 1-го армейского корпуса с 25 апреля 1921 года. Из Галлиполи прибыл в Болгарию. В 1922 году был выслан правительством Стамбулийского в Королевство сербов, хорватов и словенцев (С 1929 года — Югославия). Жил в Югославии. Активно участвовал в офицерском Союзе участников войны. В конце 1920-х — начале 1930-х опубликовал ряд работ по истории военного искусства и занимался преподавательской деятельностью. Доктор военных наук, профессор.

В 1941 г. Борис Александрович принял командование Русским Охранным Корпусом. Под его командованием корпус боролся с югославскими партизанами Тито, а затем и с регулярными частями красной армии после её вступления в конце 1944 г. на Балканы. Будучи в Загребе, 29 апреля 1945 г. его превосходительство сделал смотр частям Русского Корпуса, затем был на Всенощном бдении в церкви. Ночью с ним случился приступ болезни печени. Борис Александрович Штейфон скончался в гостинице "Эспланада" (там размещался штаб корпуса) в результате сердечного приступа 30 апреля 1945 года, в Вербное воскресенье. Похоронен в Любляне на немецком военном кладбище".

C известным диссидентом Семёном Глузманом, исполнительным секретарём Ассоциации Психиатров Украины, исполнительным директором Украинско-Американского Бюро защиты прав человека, директором Международного медицинского реабилитационного центра жертв войны и тоталитарных режимов беседует Юрий Луканов.

Были бы старые бойцы Украинской повстанческой армии рады, что академии Службы безопасности Украины собираются присвоить имя Романа Шухевича? Этот вопрос недавно задал 63-летний врач-психиатр и бывший диссидент Семен Глузман, сидевший с упавцами в советских лагерях. И засомневался, потому что считает, что СБУ сегодня является одним из источников коррупции в стране и вряд ли достойна имени командующего УПА. Глузману упрекнули: мол, странные люди евреи — Шухевич же вас убивал, а вы его на пьедестал возносите.

— Знаю, о Шухевиче историки говорят разное. Но я не сторонник однозначного осуждения или восхваления, — говорит Семен Глузман. — Это было такое сложное время, которому невозможно давать простые оценки на уровне чорно-белое. Если мне судить кого-то строго, то нужно начать с родного отца. Фишель Глузман в 1920-х стал коммунистом и искренне помогал устанавливать советскую власть. И это досадный факт из его биографии. Но в итоге увидел настоящую сущность той власти. Правда, из партии не выходил, потому что это означало бы смерть. Но активным коммунистом быть перестал. Мой отец стал врачом-патофизиологом, профессором.

Как же вы, сын реалиста и никоим образом не диссидента, дошли до того, что вас посадили?

— Отец воспитывал меня в абсолютно честном понимании реалий государства, в котором мы жили. Рассказывал о Голодоморе, о репрессиях. И о том, что неоправданно много еврейской молодежи из провинции устроилось в репрессивные органы. Можно понять их мотивы: жили в городках, притеснялись царским режимом, переживали погромы и вот почувствовали хотя бы относительную свободу. Поэтому воспользовались моментом и устроились при власти, чтобы не переживать притеснения. Но при этом сами стали притеснителями. Мне, как еврею, за них было досадно.

Кроме того, я хорошо осознавал боль украинской интеллигенции, чувствовавшей себя второсортной в этой стране. Помню, подростком в троллейбусе видел такую сцену. Женщина лет 50 спросила у пассажиров о какой-то остановке — на литературном украинском языкоме. Такой на улицах тогда невозможно было услышать. Какой-то жлоб, разговаривавший на суржике, тут же начал издеваться над ее языком, и половина людей в троллейбусе присоединилась к нему. Я присутствовал при экзекуции. И почувствовал, что в этой стране живут еще одни притесняемые евреи, которые называются украинцами. Эти вещи и много других легло в основу моего мировоззрения.

В зоне вы очутились из-за Петра Григоренко — генерала-диссидента.

— Григоренко был боевым генералом, сделал полностью удачную карьеру. И вдруг с ним случилось какое-то прозрение, и он выступил против культа Хрущева. А затем начал защищать права репрессированного и единственного тогда нереабилитированного народа — крымских татар. Судить человека, прошедшего войну и получившего боевые награды, было бы дискредитацией всей коммунистической системы. Поэтому его сделали сумасшедшим.

Я знал, что главным врачом-палачом, осуществлявшим репрессивную психиатрию против неугодных, был Даниил Романович Лунц. Он заведовал отделением общей и судебной психиатрии Института имени Сербского в Москве. А я чувствовал особую неприязнь, потому что он был евреем. Впоследствии понял, что Лунц — лишь инструмент в руках политиков. В итоге в той системе работали немало украинцев, россиян. Однако сама еврейская фамилия Лунц в то время стала символом репрессивной психиатрии. А я хотел для себя доказать, что евреи могут быть не только палачами, но и порядочными людьми.

А дальше что было?

— У автора нашумевшего в свое время романа ”В окопах Сталинграда” Виктора Некрасова я читал на кухне диссидентскую литературу — самиздат. И наткнулся как-то на очень эмоциональную статью о деле Петра Григоренко. Понял, что журналистики здесь мало. Решил написать психиатрическую экспертизу. От Софии Калистратовой, адвоката Григоренко, мне передали выписки из его дела, касавшиеся медицины. Год по вечерам работал над настоящими документами и написал профессиональный текст. Он доказывал, что Григоренко никогда не был безумным. Это был удар по чекистской легенде о генерале. Документ передали академику Сахарову. Когда он с женой Еленой Боннэр приезжал в Киев, то я познакомился с ними. Елена Бонер сплеснула руками: ”Какой мальчик!” — мне же было тогда 25 лет. Потом удивлялся: почему настоящий документ не передают западные радиоголоса? Позже понял, что Сахаров и Боннэр не хотели мне навредить, чтобы не попал в тюрьму. Мою экспертизу по делу Григоренко впервые обнародовали даже не после того, как меня арестовали, а уже после приговора. Потому что КГБ таки узнало о моей работе. Мне дали 10 лет — семь зоны и три ссылки.

Там сидели люди разных национальностей. Как вы уживались?

— Первыми в зоне меня окружили евреи, севшие за так называемое ”самолетное” дело. Советский Союз не выпускал своих граждан в эмиграцию. И вот несколько еврейских семей пытались похитить самолет, чтобы вылететь на нем в Израиль. Их схватили и посадили.

Но мне мало было своего окружения. Интересно было познакомиться с другими. Я увидел пожилых, но моложавых людей. Спросил: ”Кто это?”. Говорят — украинцы, бойцы УПА. А вон литовцы, тоже из движения сопротивления, так называемые лесные братья. Я об этом почти ничего не знал тогда. Начал общаться с ними. Они многое рассказали. И о том, что убивали. А кто на войне не убивает? Но самое главное, что я понял: они воевали на своей земле, все другие были оккупантами.

И как бывшие бандеровцы относились к вам?

— Когда администрация зоны почувствовала, что теряет управление, потому что там образовалась своя словно подпольная администрация во главе с украинцем Иваном Свитличным, то пыталась поссорить нас. Меня переселяли из одного барака в другой. Оказываюсь в одном бараке с бандеровцами Василием Пидгородецким и Евгением Пришляком. Мы ели на одной тумбочке и мирно делили все лагерное несогласие. Василий мне как-то говорит: подходил такой-то, бывший полицай у немцев, и говорил: как это вы, националисты, вместе с жидом едите. Пидгородецкий его послал. Думаю, что то чекисты того "полицая" подсылали.

Еще криминальный блатняк настраивали против евреев, даже погромы готовили. И тут Василий Пидгородецкий, один из самых авторитетных бандеровцев, подошел к уголовнику Рудику Афонину и предупредил: если зацепите, то будем с вами разбираться. Упавцы физически были уже не те, что когда-то, когда в ГУЛАГе заставили уголовников себя бояться. Но давний авторитет сработал. Кстати, Пидгородецкий отсидел даже не 25 лет, а 32 — за участие в лагерном восстании.

Кого еще из упавцев вы запомнили?

— Как-то евреи в день основания Израиля устроили специальное чаепитие. Там многие говорили. Но я запомнил тост упавца Василия Пируса. Он был высокий красивый мужчина. Сказал приблизительно такое: ”Поздравляю моих еврейских братьев с национальным праздником. Я счастлив, что у вас есть родина и вы вернетесь на ту родину. И я не сомневаюсь, что смогу пригласить вас на наш украинский праздник независимости”.

Он радовался за евреев и мечтал о независимой Украине. Это был 1973 год. Выглядело с его стороны как безумие. Все-таки его мечта осуществилась. Правда, сегодняшняя Украина не совсем такая, какой он хотел ее видеть. Василий Пирус отсидел 25 лет, его дождалась жена и вырастила ему двух сыновей.

Не забываю те времена. Потому что так сегодня жить легче.

22 ноября 2009 г.

Евреи, сражавшиеся на стороне стран Оси во Второй Мировой войне

Перед войной в Финляндии жило около 2 тысяч евреев-финских граждан.
Это были в основном потомки еврейских солдат русской армии, служивших в крепостях Великого княжества Финляндского, входившем в состав Российской Империи, и оставшихся там после армейской службы.
Большинство из финских евреев жили в Хельсинки, Турку, Тампере, Виипури (Выборге).
Финские евреи, как и все граждане Финляндии, проходили армейскую службу, многие из них стали офицерами. Кроме того, многие финские евреи были членами добровольных военизированных формирований, таких как Гражданская Гвардия, Шюцкор (иногда не совсем корректно называемом "финским СС"). Молодые еврейские женщины активно вступали в женскую военизированную организацию Lotta Svärd.
Финские евреи поддерживали сионизм, особенно его ревизионистское направление. Военный опыт, полученный в рядах финской армии, пригодился в ходе боев в Эрец Исраэль - группы финских добровольцев регулярно присоединялись к еврейским боевым формированиям в Палестине (так же, как в своё время военный опыт в рядах русской армии пригодился финским офицерам). После создания Израиля, значительная часть финских евреев уехало на свою долгожданную Родину.

Финские евреи, также как и их соотечественники, активно участвовали в отражении советской агрессии - в ряды финской армии были призваны 350 еврейских солдат и офицеров, фактически все мужчины и многие женщины призывного возраста.

О еврейском участии в Зимней войне рассказывается в вышедшей в Финляндии книге "Tuntematon sota"

Финское командование использовало такой фактор, что благодаря знанию языка еврейского рассеяния идиш (представляющего собой устаревший вариант немецкого языка), у еврейских солдат не было языкового барьера с добровольцами из стран Северной Европы - шведами, норвежцами, датчанами, прибывшими на помощь сражающейся Финляндии.
В 10-м пехотном полку, состоявшем в основном из бойцов шведского происхождения, многими офицерами и сержантами были финские евреи. Полк оборонял районы Харанпаанниеми и Виланиеми на Карельском полуострове. Бои там были жестокие, многие офицеры погибли. Двое еврейских офицеров, лейтенанты Майзлич и Штейнбок, были командирами рот в этом полку.
Особо отличился командир роты 64-го пехотного полка Соломон Класс. Класс был опытным офицером - в предвоенные годы он был одним из командиров Шюцкора, возглавлял финское подразделение Еврейского Воинского союза (Брит а-Хайяль), куда входили еврейские ветераны финской армии. Еще до Зимней войны Класс более 5 лет провел в Эрец Исраэль, сражаясь в рядах еврейских боевых формирований против арабов.
Солдаты называли Класса "Грозой Палестины".



Капитан Соломон Класс

Со своей ротой Класс сражался на решающем участке в районе Суомуссалми, на знаменитой Раатской дороге. Ему удалось взорвать мост через реку Пурасйоки и тем самым внести существенный вклад в победу над советской 163-ей дивизией.

После этих боев 64-й пехотный полк, куда входила рота Класса, перебросили к Ладожскому озеру. Рота Класса обороняла остров Максиманссаари, по которому проходила линия окружения двух советских дивизий. Их окружили 10 января 1940 года.
Советские войска пыталась прорваться к окруженным как раз в районе этого острова и прилегающего к нему залива шириной в километр.
Классу и его солдатам пришлось обороняться против превосходящих сил противника. После отбитой атаки советской армии на острове остались лежать 293 убитых советских бойца, не считая многих, тела которых остались на льду.

24 июня 1941 года советская авиация внезапно нанесла авиаудары по 18 финским городам. 25 июня должна была состояться сессия финского парламента, на которой, премьер-министр Рангель должен был сделать заявление о нейтралитете Финляндии в немецко-советском конфликте, однако советские бомбардировки вынудили его объявить о войне Финляндии с СССР.
30 июня 1941 года финская армия начала наступление. Маршал Маннергейм поставил перед своими войсками задачу выйти на старую финско-советскую границу. В период июль-август 1941, финская армия захватила все территории, которые передала Финляндия СССР по результатам Зимней войны. Финны начали наступление на Восточную Карелию.
31 августа финские войска закрепились на старой финско-советской границе у Ленинграда, тем самым замкнув блокаду Ленинграда с севера.
1 октября советские части оставили Петрозаводск. В начале декабря финны отрезали Беломорско-Балтийский канал.
От конца 1941 года линия советско-финского фронта стабилизировалась до лета 1944 года.
Финские офицеры-евреи единодушно подтверждают, что офицеры Вермахта относились к ним нормально. Не известно ни одного случая, когда немцы, узнав о еврейском происхождении финского офицера, отказались бы с ним сотрудничать. Три финских еврея за мужество и отвагу, проявленные на поле боя, были награждены немецким Железным Крестом. Это были офицеры капитан Соломон Класс, майор Лео Скурник и еврейская девушка Дина Полякофф, медсестра из женской военизированной организации Lotta Svärd. Майору медицинской службы Лео Скурнику, служившему в пехотном 53-м полку, было приказано наладить медицинское обслуживание частей (в том числе дивизии СС), окруженных в августе 1941 года Красной Армией под Киестинки.
Скурник организовал эвакуацию раненых через реку Капустная, чем спас свыше 600 человек. По словам финского полковника Вольфа Халсти, Скурник не только оказывал медицинскую помощь раненым немецким солдатам, но и вытаскивал их с поля боя, подавая пример санитарам.



Майор Лео Скурник

Капитан Класс рассказывал "Полковник Германской армии Пилгрим поблагодарил нас за наши действия. Я пригласил его сесть, угостил кофе и армейским черным хлебом. Мы стали беседовать и тут он спросил, не из Прибалтики ли я родом. Мое немецкое произношение напомнило ему тамошний выговор. Я ответил, что родился в Финляндии, немецкий выучил в школе. Но мои родители эмигрировали в Финляндию из Латвии, округ Латгалия. И, не удержавшись, добавил, что мы, евреи, дома говорили на идиш, который напоминает немецкий язык. Тут все на меня уставились. Полковник встал, пожал мне руку и сказал: "Я лично ничего не имею против того, что вы еврей".
На реке Свирь, недалеко от передовой линии фронта, построили временную синагогу - стандартный "финский домик". Солдаты-евреи 24-го пехотного полка поставили ее рядом с позицией, занятой немецкой 136-ой дивизией. Немцы против этого не возражали. Напротив, по рассказам многих финских солдат-евреев, между ними и немцами нередко возникала дружба, и немцы приглашали их приехать после войны в гости в Германию. Некоторые немцы из любопытства даже заходили в синагогу. По словам одного из строителей, капрала Исака Смоляра, известие о синагоге разнеслось по округе. По субботам в нее кто на лыжах, кто на лошадях стали приезжать евреи. Смоляр позже рассказывал: "Нам разрешили соблюдать шабат с вечера пятницы до 6 вечера субботы. Там я встречал людей, которых раньше никогда не видел в синагоге в Хельсинки".




Финские солдаты-евреи у Хельсинской синагоги и у полевой синагоги на реке Свирь.