Вглядитесь в лицо этого мужественного человека. Когда-то Господь сделал его орудием избавления Своего народа от коммунистического ига. Но для этого Борису Перчаткину пришлось пройти действительно огненными тропами.
В те годы, когда большинство моих ровесников в безбожном СССР ходило в школу, весело пело пионерские песни и думало, что живет в лучшей стране в мире, для христиан, сохранивших свою веру во Христа посреди безбожия и мракобесия, открывались двери страшных тюрем. В приведенных ниже отрывках из книги Б. Перчаткина "Огненные тропы", говорится о том, что именно делали там с нашими братьями и сестрами по вере. Сам Борис Перчаткин и его семья сильно пострадали от действий КГБ, пытавшемся скрыть от внешнего мира то, что в СССР нет никакой свободы слова и вероисповедания, что верующие истребляются физически и морально. Перчаткин и еще несколько его единоверцев и просто единомышленников были одними из тех, кто обратил внимание христиан других стран на такое положение вещей. Книга потрясает простым и бесхитростным описанием того, что происходило с этим благословенным братом в советских тюрьмах и лагерях. Брат Борис рассказывает также о том, как Слово Евангелия, несмотря на все запреты, мучения и пытки распространялось в этих страшных тюрьмах, в том числе, и через него самого. Очень советую прочитать эту книгу тем, кто хотел бы знать, какой ценой достигнута свобода вероисповедания, возможность читать и распространять Слово Божье на территории бывшего СССР.
Долго в привратке я не задержался. Дверь открылась. Выкрикнули мою фамилию. Меня повели в стакан. "Стакан" - помещение, наподобие шкафа, вделанного в стену, в котором человек мог только стоять или сидеть. Внутри обит железом, пробитым гвоздями со всех четырех сторон. Пол бетонный. Темнота такая, что глаза к этой темноте не привыкают. Через несколько часов ощущается нехватка кислорода. Если кто-то начинает кричать в стакане, дежурный открывает дверь и избивает дубинкой. В таких стаканах я провел, в общей сложности, более двухсот часов. Заходишь, как обычно, лицом вперед. Дверь захлопывается. Оказываешься в кромешной темноте. В стакане, в общем-то, нет разницы: стоишь ли ты лицом или спиной к двери, но, по какому-то инстинкту, разворачиваешься лицом к двери. Разворачиваешься медленно, осторожно, чтобы не оцарапаться о железные, колючие стены. Развернулся. Теперь, вроде, нормально, дверь перед тобой. Теперь главное рассчитать и как можно дольше не облокачиваться на стены. Делаешь упор на одну ногу, когда нога устает, делаешь упор на другую. Это помогает только на первую пару часов. Потом ноги начинают уставать, как будто наливаются свинцом, начинают отекать. Находясь в тесном, темном стакане, я всегда остро чувствовал свою беспомощность и по-настоящему ощущал усталость от следствия. Как мало осталось у меня физических сил. Тоска, как тиски, сжимала мою грудь, так что моим легким не хватало воздуха, хотя в стакане было еще достаточно кислорода. А в ушах звенело: "смотри, как мы движемся и изгоняем Бога". Я стал молиться. Мои легкие стали работать спокойнее, кровь стала получать больше кислорода, и я опять предался воспоминаниям.
<...>
К моему удивлению, часа через два дверь стакана открылась. В дверях почему-то стоял банщик, по кличке Вова-202. Он был одним из тех людей, которые совершали пытку каберне. Встретишь такого человека на улице, и в голову не придет, что он почти каждый день мучает людей химическим составом. Как он улыбается на улице, так он улыбается, глядя на мучившихся заключенных. Он улыбается, когда люди от его пыток падают в обморок или доходят до грани сумасшествия. Он всегда улыбается. Этот Вова уже слышал обо мне, но поговорить со мной ему не представлялось случая. Нельзя разговаривать при свидетелях, все друг друга боятся, все друг друга сдают. А тут представилась такая возможность. Он повел меня по тюремным переходам. - Тебя почему в КГБ возят? Я слышал, ты агент ЦРУ. Наверное, у тебя денег много. Хорошо тебе платили? Тысяч сто есть? Я решил подшутить над ним. - Да, есть немного. - Ты что, их в швейцарском банке держишь? - А где же еще? Конечно, в швейцарском банке. - Из 53-ей камеры? - спросил сержант, начальник бани. О нем ходили слухи по тюрьме, что раньше он был палачом, расстреливал людей, а сейчас он стал начальником тюремной бани, - В вашей камере обнаружили вшей, поэтому сейчас мы тебе сделаем дезинфекцию. - Нет у меня никаких вшей. И в камере нашей нет их. Если вам поручили помучить меня, то не выдумывайте такие глупые причины. - Много ты со мной разговариваешь. Сейчас с вами нянчатся. Мало мы ваших раньше постреляли. Надо было выбить вас под корень, чтобы и памяти о вашей вере не осталось. Он смотрел на меня какой-то животной злостью. Был он очень маленького роста, волосы редкие рыжие, губы бантиком, на вид ему было за шестьдесят лет, по-видимому, он уже был на пенсии, но продолжал исполнять любимую работу. И этот маленький звереныш, чтобы еще больше досадить мне, зло улыбнулся и продолжал: - Возили мы ваших на Русский остров и там стреляли, и в бухту. Ох, и крабы потом развелись на том месте. Я до сих пор езжу туда на рыбалку. "Может и моего деда расстреливал", - подумал я. У меня появилось желание выхватить ведро с химическим раствором и одеть ему на голову. Большим усилием воли я победил это желание. Если бы я это сделал, меня бы затравили собаками. У них всегда дежурили дубаки с собаками. Это было на случай, если обезумевшие от боли люди, набросятся на своих палачей. - А не думаете ли вы, что придет время, когда вам придется ответить за все? Палач развеселился. - Перед кем? Перед вами, что ли, отвечать придется? - Зачем перед нами? Вы, уже старый человек, и жить вам осталось очень немного. Я удивился его реакции. По-видимому, он видел много смертей и боялся своей собственной смерти. Напоминание о смерти привело его в бешенство. Вова, стоя сзади, знаками показывал мне, чтобы я с ним не разговаривал. А старик, как маленький бесенок, вцепился в мою рубашку и заорал: - Я тебе приказываю раздеваться! Сейчас ты у нас признаешься, что ты Адольф Гитлер. С моей рубашки полетели пуговицы. Он стал срывать с меня одежду. Через несколько секунд он собственноручно усердно намазывал меня, а сам в это время, как-то всхлипывал и подвывал, как будто я нанес ему смертельную обиду. Я еще больше убедился, что он очень боится смерти. А он намазал меня сатанинской смесью, отошел в сторону, любуясь на свою работу, видно, наблюдать, как человек мучается, было его любимым занятием. "Нет, сатана, не представлю я тебе удовольствия. Упаду в обморок, но не буду ни корчиться от боли, ни кричать, ни даже стонать. Я буду стоять и смотреть тебе в глаза". Невольные судороги проходили по моему телу, но я стоял и просил Бога, чтобы Он дал мне силы выдержать это. Страшная боль наполняла мое тело, внутри у меня все стонало. Эта боль железным обручем сжимала мое сознание, чтобы заполнить его и остаться там, чтобы внутри у меня ничего не осталось, кроме боли и желания освободиться от нее. Теперь были только я и боль, страшная разрывающая боль, но я не проронил ни звука. - Ты будешь говорить, ты будешь признаваться или еще добавить? - бесновался палач. - Может быть, хватит? - обратился к старику Вова. - Нет, я думаю, надо еще добавить, - глядя на меня и удивляясь, сказал палач. - Сойдет с ума или сердце не выдержит, перед КГБ отвечать придется. Это моментально отрезвило палача. Видно, и КГБ он боялся не меньше смерти. - Ну, ладно, открой ему душевую, только воду сразу не открывай. Он отбросил кисть, которой мазал меня, и выскочил из бани. Сегодня он не получил удовольствия. Вова быстро открыл душевую, и тут же открыл воду. Когда я сделал несколько шагов, новая волна боли обрушилась на меня, может быть оттого, что я расслабился, увидев воду. Уже с помутневшим сознанием, я оказался под душем. Не знаю, как я очутился под душем, дошел сам или Вова помог дойти. Когда я уже смыл раствор, в душевую заглянул Вова. - Можешь хоть час мыться. Когда надоест, постучишь, - сказал он. Я медленно приходил в себя под струями теплой воды. Не знаю, сколько я был под душем. "Может уже скоро обед, -подумал я, - а то снова останусь без обеда". Чувство голода никогда не оставляло меня в тюрьме. Я постучал. Заглянул Вова. - Хватит, - сказал я, - скоро обед. - Ну, выходи, только мне приказали вести тебя снова в стакан. Может там тебя и накормят - я не знаю. Вова вывел меня, и мы снова пошли по тюремным переходам. - Вова, что это за гадость, которой вы людей мучаете? Из чего состоит этот раствор? - Ага, я тебе сейчас скажу, а ты за границу передашь. - Да как же я передам отсюда? Может, я вообще отсюда не выйду. - Вообще-то, да, может и не выйдешь, отсюда многие не выходят, но, такие натуры, как ты выживают. Выживешь, ничего с тобой не случится. - Ну, тогда скажи, мне просто интересно. - Это смесь ацетона, керосина, хлорки и еще чего-то. Четвертый компонент - изобретение нашей тюрьмы. Мы не знаем, что это такое, нам не говорят. - А давно это стали применять? - Да, нет, может год назад. А, вообще, я тебе советую никому ничего здесь не доказывать. Лучше под дурачка молоти, меньше мучить будут - какой с дурака спрос. У тебя семья есть? - Жена и шестеро детей. - Ну и угораздило тебя влипнуть. С такой семьей надо тихо сидеть дома. В это время мы подошли к залу, в котором находились стаканы, и он сдал меня дежурному. Через пару минут меня снова погрузили в темное чрево стакана. И снова кромешная тьма и колючие стальные стены. Я стоял на ослабевших от пытки ногах. Боль подкралась внутрь, и уже не покидала меня. Я уже знал, что это будет дня три. Долго мои мысли путались, и я не мог сосредоточить свое внимание ни на чем. Я был под впечатлением пытки. Я начал молиться. Мои ноги отказывались стоять, и я осторожно облокотился, сначала на одно плечо, потом на другое, потом на спину. Пот катился по моему лицу, шее, по всему телу. Меня от слабости тошнило. От учащенного сердцебиения я ощутил стук в висках. Временами мне казалось, что я на грани обморока, но откуда-то находились силы, как будто открылось второе дыхание. Я переступал эту грань, снова стоял и снова молился. Я много слышал о чудесных исцелениях, которые посылал Бог, и я, конечно, очень хотел тоже получить такое избавление, я очень хотел оказаться дома, в кругу семьи, но я знал, что то, что человеку определено пройти, он должен пройти. Я добровольно встал на этот путь и оказался здесь не случайно, я знал, на что я иду. Я не просил избавления. Просил только сил, чтобы выдержать и выжить, и чтобы Бог позаботился о моей семье. Время тянулось бесконечно долго. Наконец, дверь стакана открылась, и меня увели в камеру.
И еще отрывок о том, как распространялось Слово Божье в лагере.
Вскоре нам удалось получить Библию. Зина приехала в Свердловск, связалась с не регистрированными баптистами. Им удалилось подкупить дубака по кличке Вася-тавда, и он передал мне продукты и Библию. Потом через этого дубака я получил еще две Библии и продукты. Дубак сильно боялся, потому что я числился за КГБ, но свердловские баптисты хорошо платили ему. Два раза при обыске у меня отбирали Библию. Оба раза я получал по пятнадцать суток штрафного изолятора. Женя с Валиком успели прочитать Библию. Они буквально впитывали ее в себя, обладая хорошей памятью.
С третьей Библией мы решили поступать так: мы сделали тайник в лагерной библиотеке. Библиотекарь Сергей Гелик, бывший офицер, сам взялся хранить Библию. Желающих читать ее было много. Установили очередь. За этим следил Сергей. Когда кто-нибудь читал, то несколько человек наблюдали за дубаками. Если дубаки шли в библиотеку, то Библию тут же забирал и прятал Сергей. Месяца два кто-то выдал, где читают Библию. Как-то после работы мы сидели в библиотеке и беседовали. Мамедов читал Библию. Кто-то из наблюдателей крикнул:
- Братва, дубаки бегут!
Сергей исчез с Библией, а мы все уткнулись глазами в заранее приготовленные книги. Дубаки заскочили в библиотеку.
- Всем оставаться на местах! Не шевелиться! Дубаки все перевернули, но Библию не нашли. Так до моего освобождения мы благополучно изучали ее. Может быть она и сейчас находится в библиотеке, передается по наследству и огнем спасительной истины освобождает духовных пленников.
