"МОЛИТВА ЗА РУССКИХ"
Дорота Водецкая (Польша)
- Но ведь кто этим русским простит, когда мы умрём? Они не могут навечно остаться без прощения, - 94-летняя Альбина Пехачек сжимает в дрожащей руке репродукцию лика Христа с Туринской плащаницы. – Так страшно замучен! А велел Отцу простить тех, кто его убил.
Священник Католической церкви Юзеф Миколаец помнит, что, когда он предложил приходскому совету, чтобы крестный ход в годовщину советской резни начинался на «русском кладбище», то аж помертвел от страха.
Ему 58 лет, и уже 15 лет он служит приходским священником в селе Богушицы под городом Ополе (Силезия). Также преподает на Теологическом факультете Опольского университета. Это скупой на слова силезец из-под Рацибожа, поэтому, если сейчас он говорит, что помертвел от страха, это значит, что тогда, 13 лет назад, действительно сильно испугался.
Потому что он сказал это тогда спонтанно, не взвешивая предварительно всех «за» и «против». Потому что он говорил это людям, которые пережили погром в последние дни января 1945 года. Потому что на кладбище могли лежать убийцы их родителей, дедушек, братьев и сестер, а он предложил молитву за этих убийц. И к тому же хотел, чтобы советских солдат простили.
Крестный ход 13-летней давности люди в Богушицах помнят до сих пор. И те, кто начал его под отдаленным от села памятником солдатам красной армии, и те, кто присоединился только на следующей остановке. Потому что только тогда, через 50 лет после резни, они начали спрашивать у своей совести, простили ли они тем советским солдатам или нет.
- Некоторые считали, что священник плохо поступил, велев молиться за русских. Ну ведь как молиться за тех, кто вырезал почти целое село, - задумывается пани Зофия.
Но священник ничего не велел. Только посчитал, что настало время открыто сказать силезцам, что жертвами войны были не только их убитые родственники, но также и русские, павшие на этой земле. Он считал, что им проще будет простить, когда они это поймут. Для этого понимания нужен был символический жест на кладбище. А прощение было нужно им самим. Потому что – по мнению священника – тот, кто прощает, перестает чувствовать себя жертвой, и избавляется от этой тяжести в душе, которая не позволяет жить.
А если этот аргумент священника кого-то не убедил, был ещё другой. Более важный. Ведь Бог прощает человеку, который отпускает вину своим должникам. Поэтому когда католик произносит «Отче наш», он не может не простить, потому что иначе молитва будет неискренна.
Сейчас неизвестно, как тогда было с этим прощением.
Ведь те, кто тогда не пришли к памятнику советским солдатам, утверждают, что не от застарелой злости это сделали, а просто не смогли доехать на кладбище, что в пяти километрах от села. Или что «что-то там случилось».
Но пришли уже к другой остановке. Она была в селе в местах самых страшных убийств. Они стояли там и плакали.
Карол Матушек над тремя сёстрами и родителями, которых убили красноармейцы, когда ему было семь лет. А больше всего над трёхлетней Гердой. Потому что её смерть спасла ему жизнь. Они сидела на его коленях, когда русские выломали дверь подвала, в котором пряталась его семья. Стреляли не глядя. Пуля, которая убила девочку, только ранила Карола.
Хенрик Брой – над расстрелянными дедом, мамой и отцом. И над двумя братьями Франциском и Альфредом. И над двухдневной сестрёнкой Марыйкой.
И над собой тоже наверняка заплакал, потому что не запомнил своих близких. Один только раз ему приснилась мама, но и этого сна уже не помнит. Ему было два года, когда тетка Клара схватила его на руки и через окно убежала из дома, в двери которого вошли красноармейцы.
У ограды сельского старосты Бинка плакала Гертруда. В его сарае автоматная очередь продырявила тела её матери и пятерых братьев и сестёр. Днём раньше русские застрелили во дворе её отца, а на другой день ещё одну сестру.
Семью Бинков тоже расстреляли, - всю семью из восьми человек. И всех, кто прятался у старосты.
Расстреляли и тех, что прятались в большом подвале Любчиков. И семьи Пехачков, Пехотов, Гола, Гельников, Смолинов, Сегетов, Либсы.
С 28 января 1945 г. за два дня русские поубивали в Богушицах около трехсот силезцев. Местных и тех, что искали в деревне убежища.
- Не было семьи, которая кого-нибудь не потеряла, а некоторые уничтожены полностью. Нас тоже поставили на кухне для расстрела, - вспоминает Мария Апостель.
- Русский спросил «Skolka was» и вложил в магазин пять патронов. Для отца, брата, сестры, для меня и для мамы, которая крикнула «Дети, молитесь, это последняя минута». А я даже не смогла, так страшно боялась этой пули, - Мария говорит на силезском наречии, так же как и её соседи и мать, велевшая детям молиться перед смертью.
Они выжили, Отылка Ягло спасла им жизнь. Зашла и, рыдая, спросила, можно ли ей привести сюда мать и братьев с сёстрами. Потому что отца застрелили, а дом горит.
- И тогда этот русский молча ушёл. Может, совесть в нём проснулась, как увидел плачущего ребёнка, - размышляет Мария. В тот день у неё всё стерлось в голове. Забыла стихи, которые выучила в школе. Ей тогда было 13 лет.
Альбина Пехачек хоронила убитых в общих могилах у церкви. Похоронила 98 трупов. Укладывала их семьями. И боком, чтобы больше поместилось.
31 января русские приказали людям уходить из села. А тела, которые не успели перевезти на кладбище, похоронить во дворах.
Село отбили немцы. Потом снова советы. Трупов прибавилось.
- Когда мы в марте вернулись в Богушицы, то собрали немецких солдат с полей и улиц и с несколькими русскими похоронили вместе под стеной кладбища. Тех убитых в январе, что лежали под домами, мы откопали и тоже перенесли к церкви, - рассказывает Альбина.
Русские похоронили своих убитых в нескольких километрах от села. Сколько их там лежит теперь – неизвестно. В 50-тых годах тела после эксгумации перевозили на кладбище в Кендзежине-Козлю.
От тех, кто пал под Богушицами, остался обелиск с красной звездой, серпом и молотом.
С надписью на двух языках: «Вечная слава героям Красной Армии, павшим за свободу народов в 1945 году». В русской версии надписи, кроме «свободы», есть ещё «независимость». Почему это слово пропущено в польском переводе, никто в деревне не знает.
Памятник стоит ухоженный, а трава вокруг подстрижена. Стоят горшки с цветами. Часто кто-то зажигает свечу.
После приходского совета, на котором он предложил провести крёстный ход, священник пошёл к директору школы. Предложил, чтобы ученики взяли шефство над советским обелиском. Благодаря этому они научатся тому, что каждая потерянная жизнь – важна. И советская, и силезская, и немецкая. С 13 лет ученики прибирают кладбище вместе с родителями.
Знак ли это прощения? Роза Келбаса, которая учит религии и биологии, убеждена, что это так. Никогда ни одна бабушка и ни один дедушка не были против, когда детей забирали для ухода за русскими могилами. А ведь если бы они и теперь ненавидели, то наверняка не согласились бы.
Когда она рассказывает детям о том, что случилось в селе в последние дни января 1945 года, то хочет знать, ненавидят ли они русских за то, что сделали их дедам. «А они делают большие глаза, потому что не понимают, о чём я их спрашиваю. С чего бы им ненавидеть? Для них это история,» - говорит Роза. - «А старшие простили. Не проходят безразлично, а зажигают на этих могилах свечку. А в последнюю неделю января молятся на литургии и за русских, и за своих».
Литургию по жертвам войны служат с 1945 года. Пока отец Миколаец не сказал, что жертвами были также и советские солдаты, его прихожане молились только за своих.
Но год за годом на проповеди он вспоминал о необходимости прощения. И объяснял, что это не российский народ виноват в их боли, а только конкретные люди, которые тогда в январе вошли в село. И даже им нужно простить.
В этом году он просил помолиться за жертв войны в Пакистане, Афганистане, Ираке и Кении. И за поляков, убитых на Восточных землях. Приглашенный в Богушины священник проф. Юзеф Волчанский из Папской теологической академии в Кракове объяснял силезцам, что не только они одни так страшно пострадали. Говорил, что в Богушицах террор продолжался несколько дней, а поляки на востоке испытывали его шесть лет оккупации, потом до 90-х годов. И что должны простить, хотя никогда не услышали слова «простите». Потому что прощение не может ставить условий.
И говорил также, что они должны помнить о трагическом прошлом. А о памяти, как и о прощении, заботится отец Юзеф. Он хотел бы издать воспоминания своих прихожан, но не все соглашаются. 50 лет боялись говорить о том, что пережили, и этот страх всё ещё в некоторых сидит. Или такая сильная боль, что даже со священником не могут разговаривать. Поэтому, чтобы не ранить людей, священник попросил их только писать воспоминания. И пообещал, что опубликует их только после их смерти.
Свидетелей остаётся всё меньше. Их можно уже посчитать на пальцах обеих рук.
В Богушицах говорят, что не держат обиды. Вот уже несколько лет у них живёт репатриант из Харькова. Его называют «наш русский».
Но отец Миколаец не знает, простили ли силезцы советам. Если что в Богушицах известно точно, то это старание, с которым священник добивается этого прощения. Но не к каждой совести пробился.
- Ксендзу легко сказать: простить. Он должен так говорить, ведь это священник, - говорит Матильда, которая пережила погром. И молится за жертв войны. За всех, потому что так легче. Отдельно за русских – нет. За них пусть сами россияне молятся.
Карол, родственник Матильды, простил. Он сказал священнику, что россияне посылают в Чечню молодых солдат, которые вообще не хотят туда ехать. И, наверное, те русские, которые пришли в Богушицы, тоже не хотели участвовать в войне.
Мария Апостель простила. «А что мне прощать, ведь в мою семью не стреляли,» - рассуждает она.
Гертруда говорит, что в ней уже нет гнева.
Так же как и пани Агнешка из семьи уже покойного Карола Матушки. «Ну, а что было делать. У христианина нет другого выхода».
Мария, братья и сестры которой погибли на кухне от взрыва гранаты, тоже простила. Хотя осталась с тех пор калекой. Граната разорвала ей ногу.
Хенрик Брой теперь не вспоминает того, что случилось. Еще пару лет назад ему было тяжело. Но простил, как велит вера. А может это заслуга священника, который всё время об этом прощении твердит? Но если бы не было у него счастливой семьи, детей и внуков, то, наверное, было бы трудней послушаться священника.
- Нужно жить. Что было, то прошло, и быльем поросло, - отрезает он. Но молится ли за русских? Этого он не говорит.
И минуту колеблется с ответом на вопрос, пригласил бы русского на чашку кофе или нет. Наверное, не сказал бы «убирайся вон».
ОПРОС на сайте "Газеты Выборчей"
Вы готовы простить русских?
46%
Да!
36%
Да, но пусть извинятся
17%
Никогда в жизни
